Интроверт с базукой
Название: Touching the sky
Автор: silver_autumn
Бета: Sautille
Пейринг: J2
Рейтинг: R
Саммари: Может быть, это была не такая уж плохая идея.
Дисклеймер: всё напрокат
Примечание: написано для феста J2 Summer Heat.
читать дальше- То есть ты предлагаешь вот так вот просто проехать пол-Европы своим ходом, уложиться в месяц и при этом ещё и отдохнуть?
Наверное, Джаред уже должен был бы и привыкнуть к подобному скептицизму в интонациях Эклза, но каждый раз, когда Дженсен смотрит на него с таким прищуром и кривой полуухмылкой, ему хочется стушеваться, отступить и забыть, о чём вообще шла речь.
- С завтрашнего дня мы отключаем всё дневное ТВ, по крайней мере, всё, что связано с National Geographic, - Дженсен внимательно рассматривает остатки вчерашней пиццы. По всей видимости, есть её уже нельзя ни в коем случае, но звонить, заказывать и ждать – решительно лень. – И учти, Падалеки, с документами и прочими заморочками разбираешься ты.
Джаред с трудом сдерживает желание исполнить победный танец.
На самом деле, не то чтобы ему вот так вот стукнуло в голову прокатиться с ветерком по шоссе и полюбоваться на европейские достопримечательности. Идея медленно, но верно созревала где-то в подкорке мозга, цеплялась маленькими острыми крючочками и не отпускала уже давным-давно.
И речь ведь шла не об исторических ценностях, не о пятизвёздочных отелях, SPA-процедурах и сувенирных магнитиках на холодильники в пустующих семейных гнёздышках Лос-Анджелеса. Речь шла о свободе. О той свободе, где нет «надо», «должны», «нельзя» и «если», где завтра – это недостижимо далеко, почти в параллельной Вселенной, и не наступит, кажется, никогда. Речь шла о Дженсене, который не будет каждую секунду оглядываться, отстраняться и обороняться от всего мира острыми ядовитыми иголками.
Может быть, Дженсена тоже посещали подобные мысли теми ночами, что приходилось коротать на съёмочной площадке, в те секунды, когда, в очередной раз увидев, что стрелка часов перевалила за три пополуночи, хотелось послать канал с бешеными неустойками подальше, высказать в лицо Сэре всё, что думаешь о её методах работы, закинуть шмотки в машину и свалить из ледяного, душного и тесного Ванкувера.
Может быть, ему просто было наплевать уже на всё. После недели почти круглосуточных съёмок (плевать, что можно подождать, что от пары дней опоздания ничего не изменится, что седьмому сезону уже дан зелёный свет, что, в конце концов, даже Винчестеры не железные); после двадцати дублей, отснятых в «бункере» Бобби (Джареда уже доконало лежать в одной и той же позе часами к тому моменту, как Сэру устроила сцена, снятая идеально со второй попытки, и он даже представить боялся, каково было Эклзу, которому без моральной подпитки партнёра всегда приходилось туго); после бесконечных закрытых вечеринок и «налаживания контактов» с новым начальством; после визита к родственникам Дэннил (последний, кстати, одинаково тяжело пережили и Эклз, и Харрис)… в общем-то, Падалеки вполне допускал, что Дженсену тоже хотелось исключительно тишины и покоя, оттого он и согласился настолько легко, оттого и отдал контроль над ситуацией – небывалый случай – в руки Джареда. Сам Джаред искренне надеялся, что не входил в число раздражителей.
На чемоданы, сданные в багаж в аэропорту Ванкувера, Джаред косился с некоторыми сомнениями. Собирались они… впопыхах, и это ещё мягко сказано.
Последнюю неделю Джаред уже буквально путался в своих авиабилетах: Ванкувер, Сан-Антонио, Лос-Анджелес, заехать к Жен, которая какого-то чёрта торчит в Огайо, и опять по кругу.
Последней каплей стали запоротые звукооператором дубли, пришлось оставлять расстроенных родителей и на всех парах нестись обратно в Канаду на переозвучку. Увидев в студии Дженсена, с взлохмаченными волосами, щетиной, маньячным блеском в глазах и синяками под ними, Джаред внутренне содрогнулся: тому явно пришлось не лучше.
В итоге, когда работа официально оказалась завершена, оба свалились и проспали почти сутки. Эти сутки стали для Джареда одними из счастливейших за последние полгода, но в итоге закончилось всё, как всегда, плачевно: звонком телефона, напоминанием о том, что до рейса осталось несколько часов, отсутствующим кофе, ничего не соображающим спросонья Дженсеном и заброшенными в стиральную машину (но так и не стиранными) дорожными комплектами.
Чемоданы в итоге трамбовались тем, что под руку попадалось, вещи закидывались вперемешку, и Джаред даже не был уверен в том, что в багаж попали обе зубные щётки и обе бритвы, о вещах он думать вообще боялся. Зато, по крайней мере, все документы были в порядке, вместе с картой, визитками отелей, билетами на несколько экспрессов и нужными телефонами. Всё, чтобы у Дженсена не было поводов для претензий.
В итоге они договорились так: после кона пару дней можно отвести на спячку и – чего уж греха таить – расслабление, включающее в себя вино, пиво, виски, использованные презервативы и битую посуду для комплекта. Потом, по идее, шумиха должна стихнуть, фаны – разъехаться, и пару дней можно погреться на солнышке. Джаред заявил, что давно мечтал посидеть на лестнице Испании с настоящим итальянским мороженым. Дженсен на это только фыркнул. Впрочем, мороженое мороженым, но на кофе в римских кофейнях он пускал слюнки со своей первой поездки в Вечный город, а перспектива затеряться на узких улочках его тоже вполне привлекала.
Потом можно разъехаться на недельку «отдохнуть друг от друга». Это по определению Дженсена. Падалеки хотел было обидеться на такое заявление, но поймал в зелёных глазах едва различимую искорку смеха и махнул на это дело рукой. В конце концов, пока Эклз будет возить Дэннил на гондолах под аккомпанемент серенад и отрываться вместе с бандой где-нибудь ещё, он вполне найдёт, чем занять собственное время.
В итоге он в основном всё так же ест, спит и шарится в Интернете, пока Жен успешно проматывает кредитки в миланских бутиках. Не то чтобы Падалеки был против.
Он натыкается в сети на фотки из Венеции, тихо ржёт в кулак и перекидывается с Эклзом смсками. После фотографий с Великого Побоища Джаред тяжело вздыхает, выползает из любимого «Хилтона» и на пару с Кортез всё-таки наносит визит вежливости бутикам.
Судя по одежде Дженсена, в его чемодане так и не нашлось ничего приличного, кроме приготовленных для кона тряпок. Глядя на Эклза, нацепившего на себя половину гардероба Кейна и дополнившего это, судя по всему, первыми попавшимися цацками из анналов Стива, Джаред испытывает что-то среднее между приступом неконтролируемого веселья и дикой ревностью.
Домой он возвращается под вечер, с охапкой фирменных пакетов, оформившимся желанием полюбоваться как-нибудь на Дженсена в собственной одежде и чётким ощущением, что успел уже соскучиться.
Он давно уже не удивляется тому, что Эклз читает его мысли и ловит волну даже на расстоянии, но вечером от хриплого голоса и тихого «соскучился» сносит крышу. Джаред дрочит на идеально выглаженных белоснежных простынях под тихое сопение Жен, обливаясь потом от духоты в номере, от лёгкого чувства стыда, от привычного желания. Он кончает, прикусив губу практически до крови только чтобы не простонать еле слышно родное имя, зато после душа отрубается, как младенец, вдыхая запах сирени, доносящийся через открытые балконные двери.
В итоге через три дня Джаред подхватывает Эклза на миланском вокзале. Тот стоит под табло с расписанием, растерянно вертит в руках мобильный и изучает список отправляющихся поездов.
Джаред чётко знает, чего не будет в их путешествии.
Аэропортов и перелётов. Потому что от одного вида улыбчивых девушек за регистрационной стойкой, противно визжащих рамок и звучания словосочетания «пристегните ремни» давно коробит. Не будет улыбок, которые насильно растягивают мышцы и прикипают к лицу так, что дома, увидев своё отражение в зеркале, мысленно ужасаешься и пытаешься расслабиться, а получается снять этот хищный оскал далеко не сразу. Не будет фотографий кроме тех, что сделает Дженсен своей камерой, к которой последние полгода он даже не прикасался. Не будет с трудом вымученного смеха и нацепленных масок.
А всё остальное… всё остальное – это жизнь.
Дженсен редко запоминает дорогу. В памяти остаются исключительно фрагменты дурацких популярных ситкомов с приевшимся закадровым смехом, невкусная еда в самолётах, вежливые бортпроводницы и приставучие песенки из ай-фона. Остальное мозг стирает за ненадобностью: бесконечные часы, проведённые в пути, онемевшее от долгой неподвижности тело, запах бензина на заправках… всё, что раздражает. За столько лет, столько намотанных километров, он научился отключаться, использовать избыток времени для сна, или хотя бы проваливаться в подобие дремоты, когда мозг и тело почти не реагируют на внешнее воздействие.
В этот раз всё иначе.
За окнами быстро мелькают фантастически зелёные луга и какие-то совсем кукольные домики. Иногда на грани видимости проскальзывает синяя морская полоса. Или это просто кажется.
Вагон наполнен тихими разговорами на языках, которые Дженсен не понимает, и это странным образом успокаивает. Будто бы подкрепляет иллюзию, что весь мир виден через прозрачное, но толстое стекло. Пуленепробиваемое. А по эту сторону надёжной защиты – Джаред, откинувшийся в своём кресле. Он небрежно кинул на столик очки, рядом плюхнул бутылку минералки, стащил с головы кепку, явив свету совершенно растрёпанные волосы, и теперь с детским восторгом смотрит в окно.
Эклз улыбается против своей воли. Не то чтобы он не верил в успех джаредовской затеи… Ладно, если совсем уж честно – не верил. Ожидал длительных перегонов, очередной возни с отелями и билетами, набитого багажа и постоянной усталости. Он и согласился-то по большей части оттого, что проводить хиатус с родителями в родном доме не хотелось ничуть, у Дэннил были свои грандиозные планы, а недели беспрерывного гуляния с Кейном и Карлсоном более чем достаточно для и так побитой печени.
Но сейчас сколько прошло с того момента, как тронулся поезд? Полчаса? Минут сорок? Мизер, в общем-то, а кажется, что накопленная усталость ушла, что залетающий в приоткрытое окно ветер – совсем не тот, какой ещё недавно трепал волосы, а чище, волшебнее. Кажется, что где-то там, за окном, за прозрачным горизонтом – целый мир, который можно взять в руки.
Дженсен ловит своё отражение в стекле случайно и автоматически фиксирует, что улыбка на его лице – полное отражение джаредовской.
Эклз переводит взгляд на счастливого Падалеки и улыбается ещё шире.
Джаред с аппетитом уплетает запечённые в тесте баклажаны, купленные в ближайшей забегаловке и поданные на простецких картонных тарелочках, облизывает пальцы, запивая всё это не привычным пивом, а красным вином для разнообразия.
Терракотовые домики старого города Ниццы спускаются к морю, где-то правее остался перекрёсток улиц, названных в честь известнейших композиторов, где-то внизу – платные пляжи, на которых сейчас толпы народа, где-то вдалеке – набережная и прогуливающиеся в эксклюзивных драгоценностях леди.
Дженсен, хоть убей, не понимает, какого чёрта Падалеки приспичило тащить его в Ниццу. Лазурный берег – большой, и если уж так хотелось отметиться своим присутствием в этом райском уголке, то можно было смотаться в другое место. Хорошо хоть не потащил любоваться на поместье Брэджелины.
А вообще, есть что-то во всём этом. И в том, чтобы прохаживаться по набитой людьми набережной, рассматривая таблички «здесь останавливался и творил известный писатель/поэт/композитор» на отелях, и в том, чтобы отвоёвывать места на лежаках, заплатив за эту возможность, и в том, чтобы вдыхать одуряюще свежий морской аромат.
Вечерами, впрочем, всё по-другому: на второй день Джаред абсолютно случайно откопал небольшую бухточку вдали от шумного центра, и так приятно развалиться на тёплой, нагретой за день солнцем гальке… ладно, на горячем Падалеки, галька чересчур твёрдая. В общем, да, приятно так удобно устроиться и следить за тем, как медленно накатываются на берег волны.
Джареду нравится отыскивать гладкие камни и запускать «блинчики», стараясь, чтобы они улетели как можно дальше к горизонту по лунной дорожке.
Пока Джаред занят поиском подходящих камней, Дженсен пытается найти на небе знакомые созвездия. В школе он любил астрономию, любил вечерние и даже ночные иногда практикумы, любил фантастику о космических кораблях, что бороздят просторы Вселенной.
Сейчас он просто прослеживает взглядом контуры Большой Медведицы под аккомпанемент шлёпанья по воде.
Новый рекорд – 9 прыжков! – Джаред отмечает тихим радостным возгласом, стряхивает с себя Эклза и тянет к воде с явным намерением окунуть с головой. Дженсен со смешком вырывается, и через десять минут они оба уже насквозь промокшие и такие же счастливые – насквозь, каждой клеточкой тела.
Дженсен водит так, будто в прошлой жизни был победителем Формулы 1. Выжимает сцепление на полную, жмёт на педаль газа и несётся вперёд на максимальной скорости, с неохотой притормаживая на перекрёстках. Ещё он открывает окна, чтобы в салон залетал ветер, пускай даже тот и бьёт в лицо. Хотя это Джареду с его волосами неудобно, а Эклзу в основном плевать.
Джаред такой манеры вождения боится. И это был ещё один шаг навстречу, молчаливое «доверяю», когда он отпустил себя и научился сидеть на пассажирском сидении дженсеновской «Тундры», не вцепляясь до боли в ремень безопасности.
Сейчас, впрочем, Дженсен за руль не рвётся. Разгуляться ему негде, да и нервировать Падалеки не очень хочется. Куда приятнее любоваться открывающимися красотами, пока машина ползёт по дороге, зажатой на узкой полоске между горными отрогами и обрывом. И хотя машина прижата ближе к скале, всё равно в животе щекочет фантомное ощущение свободного полёта.
Джаред тихонько насвистывает приставучую мелодию. Окна открыты настежь, в салоне гуляет ветер с привкусом морской соли и свежести, и Падалеки, которого достало отвлекаться на мешающие волосы, прижал их криво напяленной кепкой. Почему-то смотрится это смешно и немножко умилительно. Как на фотографиях из школьного альбома, которые не получается пересматривать без смеха и горьковатой ностальгии.
Ещё лет пять назад он был похож на того Джея, что улыбается со старых кадров. Сейчас перед ним – взрослый, уверенный в себе мужчина, в котором от ребёнка осталась только улыбка, освещающая лицо каким-то внутренним светом. Да только и она появляется всё реже и реже.
Ему грустно. Сколько времени они уже потеряли? Сколько ещё потеряют?
Джаред ловит волну мгновенно, будто кожей чувствует, что к запаху ветра в салоне прибавилось что-то ещё. Так всегда было. Он не говорит ничего, только цепляет на секунду взглядом, будто проверяя. Дженсен знает, что ещё мгновение – и его лицо потускнеет оттого, что всё неидеально, не похоже на сказку, о которой мечталось. Он этого не хочет. В конце концов, вины Падалеки в том, что он разучился жить в сказках лет в десять, нет.
Дженсен улыбается, подхватывая стихший мотивчик. Даже если кому-то и нужно сказочное счастье в блестящей обёртке, то Дженсену вполне хватает своего: пускай не такого, как мечталось, зато тёплого и настоящего.
Тихий перебор струн разносится над замершей набережной. Плетёные кресла, колеблющееся от порывов вечернего ветра пламя свечи, дурманящий разум запах моря и бокалы с красным вином создают впечатление почти домашнего уюта.
Молодой гитарист, кажется, поглощён музыкой полностью, он не реагирует ни на аплодисменты, ни на просьбы сыграть что-то из местных известных мелодий.
Дженсен расслабленно откидывается на спинку. Мелькает мысль, что на улице уже прохладно, в одной футболке-то, но тут Джаред придвигает своё кресло ближе, в полуобъятии закидывает ему на плечо руку, горячую, как всегда, будто нормальная температура его тела – 451 по Фаренгейту, и сразу становится тепло, почти жарко.
Маленькое кафе на открытом воздухе, раскинувшееся буквально в десятке метров от полосы прилива, наполнено людьми. Но мало кто из них обращает внимание на то, что происходит вокруг.
Дженсен чертовски уверен, что вот та молодая девушка, что заняла столик как можно ближе к импровизированной сцене и глаз не сводит с гитариста, лёгким движение пальцев превращающего ненавязчивый мотив в страстные ритмы фламенко, приходит сюда каждый вечер только для того, чтобы привлечь внимание красавца.
Чуть правее от неё в таком же гордом одиночестве медленными глотками тянет вино молодой человек, но внимание его приковано к светящемуся экрану мобильного. Время от времени телефон явственно вибрирует, и тогда лицо парня освещается широкой улыбкой.
Справа от него парочка занята только собой – им явно наплевать и на музыку, и на окружающих. Глядя на то, как под столом девушка дразняще проводит ножкой, закованной в туфли на десятисантиметровых каблуках, по ноге кавалера, а тот притягивает её в быстрый горячий поцелуй, Дженсен хмыкает. Ни зависти, ни умиления, ни радости. Он давно научился отделять чувства от похоти, а курортные романы – от тех отношений, что имеют продолжение.
Голова слегка кружится: от выпитого вина, от испанского солнца, которое за день сделало веснушки ещё ярче, от разлитого в воздухе Барселоны морского йода, от жара Джареда рядом.
Дженсену почему-то вспоминаются мелодрамы, в которых каждый кадр пропущен через светофильтры сотни раз, каждая реплика в сценарии должна вызвать определённую долю душеных терзаний у зрителя, а каждый актёр, проговаривая слова персонажей, подсчитывает в уме доходы от проката. В таких фильмах любят подобные сцены со звёздным небом, знаменитыми видами и тщательно подобранным саундтрэком.
От внезапного ощущения фальши становится тошно. Ещё хуже – от осознания того, что возвращается дурацкая привычка накручивать себя, Дженсен знает, что не раз уже умудрился похерить всё, что у него было, рассуждениями на тему «а если» и собственными страхами, не имеющими никаких оснований. Его самого это бесит, но он просто не в состоянии заткнуть свой внутренний голос.
Эклз ёжится, кажется, что ветер всё-таки забрался под одежду и вызывает дрожь.
Всё заканчивается так же внезапно, как и началось: гитарист снова меняет ритм, официант приносит отвратительно приготовленный ужин, Джаред роняет с вилки кусочки морепродуктов, девушка, сидевшая перед сценой, уходит, опустив голову, парочка за соседним столом уже явно не может дождаться возможности свалить поближе к горизонтальной поверхности, где-то недалеко начинает работу какая-то дискотека, судя по звучащей музыке.
Наигранная идеальность момента рассеивается, и возвращается реальность. Дженсен улыбается, придвигаясь ближе к столу и принимаясь за свою порцию.
Фальши и грима ему и так хватает.
Они останавливаются посреди нигде – на пути от одного скопления бело-синих домиков к другому такому же. Вокруг всё залито солнцем, жарким солнцем, и пускай закалённому техасским летом организму это не кажется концом света, всё же после холодной весны Ванкувера такой контраст кажется разительным.
Дженсен утверждает, что они где-то в Ла-Манче, и до Мадрида осталось недолго.
Хотя Джаред всегда сомневался в его способности ориентироваться по карте.
Дженсен молчит рядом и задумчиво крутит между пальцев сигарету.
К капоту прислониться не получается: и так слишком жарко, ещё и буквально раскалённый металл к коже – ощущение не из приятных, так что Джаред по-простецки садится на обочину и мелкими глотками цедит минералку.
- Смотри, - к нарушающему тишину стрекотанию каких-то насекомых прибавляется голос Дженсена.
Падалеки лениво поднимает голову и смотрит, как тот пальцем указывает на какой-то знак на другой стороне дороги.
- Вижу, - в такой тишине кажется, что голос звучит чересчур громко. – И?
- Мы, между прочим, стоим на «месте странствий идальго Дон Кихота».
Особого трепета в интонациях Эклза не слышно, не видно и его лица, но Джаред уверен, что он всего лишь складывает в копилочку увиденного ещё одно место. У него вообще такая привычка: коллекционировать не билеты из музеев или ещё какую фигню, а вот такие места, в которых есть что-то особенное, пускай не для всех, но по-настоящему волшебное.
- Не люблю «Дон Кихота», - Джаред легко пожимает плечами, вспоминая, как подростком таскал с собой тяжёлые тома. Это потом уже на литературе говорили про ценность этого произведения, объясняли на примерах важность comic relief, рассказывали о реальных местах, упомянутых в книге Сервантеса.
Первый опыт, когда очаровавшая история расползлась на криво сшитые куски, потеряв всё своё очарование.
- Почему? – Дженсен даже разворачивается, приподнимая удивлённо брови. Джаред, впрочем, сомневается, что сам он огромный ценитель этой истории.
- Грустно.
Более дурацкая идея ещё не посещала никого из них на протяжении всего путешествия.
Надо же было завернуть посмотреть на корриду.
В принципе, Дженсен понимает, что Мадрид, жара и скопление возбуждённого народа на пятачке перед ареной сделали своё дело, но всё равно.
Потому что если уж ему самому на арену смотреть противно, то какого же тогда Джареду, который к людям не относится с такой же нежностью и трепетом, как к любому представителю мира животных.
Дженсен чувствует, как ёрзает на скамейке Падалеки, не сводя широко открытых глаз с арены. Краем глаза он замечает, как тот сжимает руки в кулаки, как прикусывает губу, кожей ощущает чистый концентрированный гнев, что исходит от Джареда. Он терпит ещё минуту, а потом просто берёт его за руку и выволакивает наружу, не обращая внимания на гневные оклики зрителей, которым Джаред, бездумно идущий вслед за Эклзом, оттаптывает все ноги.
Дженсен останавливается в квартале от арены, достаёт из кармана пачку сигарет. Прикуривает, делает затяжку и протягивает Падалеки. Обычно Джаред брезгливо отворачивается даже от дыма с привкусом сигарет, но сейчас затягивается жадно. Эклз слизывает с его губ горьковатый привкус, чувствует, как расслабляется напряжённое, как струна, тело, как успокаивается лихорадочное дыхание.
Ещё минута – и перед ним действительно Джаред, привычный улыбающийся Джаред.
Иногда Эклз думает: а что, если однажды он действительно сорвётся? Не дойдёт до той грани, до которой доходил с год назад, когда не выдерживал, надирался виски и звонил ночами, наплевав на все договоренности, родителей и готовое свадебное платье Жен, не разозлится, как бывало несколько раз, когда хотелось сбежать на край света и не видеть эту бурю, а именно сорвётся.
Дженсен знает, как сложно бывает копить в себе, как хочется иногда закричать на весь мир «Авада Кедавра», знает, что выплеснуть из себя всё гнилое важнее порой, чем сохранить частичку гордости. Он позволяет себе это иногда.
Джаред – нет. Он выслушивает и успокаивает, потягивает руку и поднимает на ноги, но сам молчит, даже когда доходит до грани.
Дженсен щёлкает зажигалкой и обещает себе, что в этот момент обязательно будет рядом, чего бы это ни стоило.
Дженсен курит. Не то чтобы дымит как паровоз, постоянно и много, но курит. Иногда не выкуривает до конца и сигареты.
Джаред молчит и всё время суёт ему в руки пачки ментолового «Тик-Така». Кисловатый привкус сигарет на вечно потрескавшихся губах напоминает ему, как сам он неумело смолил отцовский «Мальборо» на заднем дворе школы и боялся, что его застукают, напоминает, какие самокрутки попадали в его руки в первые годы в тусовках Лос-Анджелеса. Оба раза бросить было тяжелее, чем отказаться от тех же стероидов.
В Толедо Эклз покупает какую-то местную отраву, внешним видом смахивающую на пресловутые самокрутки, и потом долго ещё кашляет и плюётся, раз затянувшись.
Джаред останавливает машину, Дженсен достаёт из сумки проверенный «Кент» и выходит на палящее солнце. Падалеки тянется к холодильной камере на заднем сидении, там должно остаться ещё прохладное пиво.
Он отдёргивает руку в последний момент. Почему-то кажется, что если возьмёт сейчас запотевшую бутылку и сядет на разогретый капот, то мгновенно превратится в Сэма Винчестера, у которого в голове сейчас – масштабное сражение с Адом. А этого не надо. Сэм Винчестер остался на американском континенте, и пускай разбирается со своими внутренними демонами там же.
Падалеки проверяет входящие – раз в неделю всё же приходится, а то кто-нибудь начнёт ещё тревогу бить – и выключает телефон. Опять.
В основном оттого что не хочется смотреть на экран, где упорно отсчитывают ход времени цифры электронного календаря, напоминая, что осталось не так уж много времени до того момента, как карета превратится обратно в тыкву.
До границы осталось несколько миль.
Дженсен всегда говорил, что долгосрочные отношения – это работа.
В итоге оказалось, что работа эта – для Джареда. Ему приходится звонить ежевечерне и отчитываться о прошедшем дне, терпеть бесконечные визиты мамы и к маме, променады по магазинам, совместные выходы в свет, запах сладких духов и преодолевать попытки прекратить приём противозачаточных.
Эклз же, сволочь такая, над этим только смеётся. В его «работу» входит вытаскивание Дэннил с разных сомнительных мероприятий по первому звонку, стёб над окружающими во время гордой проходки по красной дорожке, советы в делах сердечных и выслушивание «а Лиз иногда бывает такой сукой!» и «чёрт, я забыла про презерватив. Или не забыла?». Джаред откровенно завидует. Не ревнует даже – Дженсен давно и популярно объяснил, кого именно он выбрал, кто для него Харрис и почему не нужно волноваться. Если есть у кого-то повод для ревности, то это у самого Эклза.
Но они это прошли. Давно уже прошли, через скандалы и пьяные обвинения, через молчание и фингалы, через атмосферу медленной смерти на съёмочной площадке. И возвращаться снова не собираются.
Джаред лениво «угукает» в трубку, ожидая, когда словесный поток Жен иссякнет.
Дженсен лениво изучает потолок в симпатичном отеле недалеко от города с многообещающим названием Коньяк.
Через несколько минут ему это надоедает, и он приподнимает покрывало, вопросительно глядя на Падалеки.
Джаред тяжело сглатывает, бормочет в телефон что-то вроде «надо идти» и «завтра позвоню».
А потом бросается в омут с головой.
Джаред не любит Париж. И Дженсен понятия не имеет, с чем это связано. Может быть, оттого, что на смотровых площадках Эйфелевой башни слишком много романтичных придурков отдают свои сердца, а потом безуспешно пытаются собрать их мельчайшие осколки. А может, всё это чушь собачья, и его неприязнь к самой романтичной столице Европы сродни той, что он испытывает к пицце с анчоусами: любить не люблю, а вот почему – чёрт его знает.
Впрочем, не похоже, чтобы он испытывал какой-то дискомфорт, шатаясь по маленьким улочкам. А в центр Эклза и самого не тянет, особенно после того, как этот Лось чуть не сбросил его со смотровой площадки. Объятия объятиями, но мозги тоже включать иногда нужно.
Так что коротать время Дженсен предпочитает за исследованиями местных кондитерских (кофе и круассаны на завтрак – мечта, особенно если сливки слизывать с губ Падалеки, а самому Джареду явно больше всего нравятся булки в форме члена) и перескакиванием с одного речного трамвайчика на другой.
А вот культурная программа, включавшая в себя билеты на лучшие места в «Мулен Руж», немного не удалась.
Вот кому ещё, кроме Джареда, могло прийти в голову выбрать именно это заведение, воспетое в кинолентах, только для того, чтобы напиться высококлассной водкой под пение местной примы. Причём не просто так, глядя на сцену и не фиксируя количество выпитого, а с чувством, толком и расстановкой, рюмка за рюмкой, едва ли обращая внимание на происходящее вокруг. И ведь фиг из этого придурка выбьешь, что стряслось: то ли воспоминания какие накатили, то ли очередные тараканы в башке из норок повылазили, то ли просто организм по алкоголю заскучал.
В итоге лучшее, что смог сделать Дженсен – заблаговременно вызвать такси и присоединиться, нанося удар за ударом по и так многое видавшей печени.
На следующий день родители с опаской оттаскивали своих чад подальше от двух зелёных с похмелья рож, рассекающих просторы парижского «Диснейленда». Особенно красноречивые взгляды провожали их, когда Джаред нашёл на лотке с сувенирами классическую тиару какой-то из диснеевских принцесс, нацепил её на себя и начал позировать на фоне замка.
Пару поездок на русских горках и три использованных пластиковых пакета спустя организм пришёл в себя хотя бы относительно, но не успел Дженсен ужаснуться джаредовскому прикиду и ушам Микки у себя на голове, как был затащен на очередной водный аттракцион, вымок до нитки и неожиданно успокоился.
Только смеялся, как ненормальный, над Джаредом, последовательно примерявшим костюмы Прекрасных Принцев (хорошо хоть, тот не заставил его самого позировать в качестве принцессы), и над проделками детей, которые с радостными воплями бежали навстречу работникам парка в костюмах мультяшных героев, над собой, вымазанным в розовой (чёртов Падалеки!) сладкой вате с ног до головы.
И когда небо озарили первые огни фейерверка, Дженсен продолжал улыбаться, как сумасшедший. Или как самый счастливый человек на земле.
Джаред купил билеты на паром ещё фиг знает когда. Эклз категорически отказывается забираться на эту посудину.
Ему ближе туннель, и проскочить бы через него поскорее, а не пялиться на серые и холодные воды Ла-Манша.
Не то чтобы у Дженсена никогда не получалось противостоять просьбам и нелепым идеям Падалеки. За столько лет пришлось научиться не обращать внимания на пресловутые щенячьи глазки и прочие ужимки, хотя бы для того, чтобы сохранить шкуру относительно целой. Но иногда действительно проще согласиться, чем чувствовать себя жестоким тираном, отбирающим у маленького ребёнка последнюю игрушку.
И хотя каждый раз Дженсен обещает себе, что больше – никогда, ни за что, пусть хоть стриптиз танцует, чтобы подлизаться, но каждый раз соглашается, стоит только увидеть в прищуренных глазах немое обиженное «почему?».
В итоге они трясутся от холода на корме парома, глядя в серую и мутную даль. Дженсен злится на весь свет, но вида старается не показывать: хватает и того, что Джаред поник и грустно рассматривает разбегающиеся в стороны от парома мелкие волны. Ветер пробирается под одежду, от сырости тело начинает бить мелкая дрожь, и Эклз каждой своей клеточкой надеется на скорое приближение земли.
Джаред смотрит искоса, явно ожидая вспышки злости или короткого, ёмкого обвинения в свой адрес, но Дженсен только улыбается, показывая на наглую чайку, и Падалеки постепенно расслабляется.
В Лондоне отчаянно сыро и холодно. Или всё это только игра воображения. Повод, чтобы отключить, отсечь малейшие внешние раздражители, остаться в уютном тёплом коконе и просто забыть о существовании всего остального мира. Потому что осталось совсем немного, буквально пара дней – и всё по кругу, по чёртовому заколдованному кругу.
На улицах все разговоры только о Кейт Миддлтон, и, кажется, люди ещё продолжают праздновать, и Джаред не понимает сначала, что за суета, что вообще происходит, даже перебирает в уме все известные праздники, но никак не может найти повода для веселья. Когда выясняется, что речь идёт о королевской свадьбе, он зависает надолго, пытаясь понять, каково это – быть настолько выставленным напоказ? Когда он сам, уж насколько обожает общение и отдачу, иногда ненавидит часть своей профессии, в которой требуется сверкать улыбкой и терпеть фотовспышки.
Остаётся три дня до Бирмингема.
На почту уже прислали материалы по Психушке, и, получив распечатки, они с Эклзом ещё долго смеялись над предстоящим дурдомом; пиарщик не забыл напомнить и подробно проинструктировать лишний раз; Жен сообщила, когда и каким рейсом прилетает; организаторы изъявили свою любовь и пообещали встретить. И всё равно остаётся ещё три дня.
Три дня, когда молчат отключенные телефоны, когда мелкий дождь за окном укрывает от чужих взглядов. Последние три дня, когда можно не думать ни о чём, кроме горячего гибкого тела в своих руках. Последние три дня, когда с лица почти не пропадает улыбка.
И, пока остаются эти три дня, кажется, что впереди – всё ещё целая вечность.
@темы: J2 is real, фик, Summer Heat
-
-
20.06.2011 в 14:58Я не нахожу слов, чтобы выразить благодарность. За парней - живых, настоящих, не картонно-подростоковых с нелепыми амбициями, а взрослых и знающих цену времени. Спасибо большое!
-
-
20.06.2011 в 15:59по настоящему. и грустно и нежно и счастливо и уверено. и вместе.
спасибо большое.
-
-
20.06.2011 в 16:02но очень красиво. и в путешествие захотелось )
спасибо!
-
-
20.06.2011 в 18:36Очень и очень понравилось, спасибо!
-
-
20.06.2011 в 19:38Черт, у меня как-то не хватает слов.
Заранее прошу прощения за сумбур и пафос.
читать дальше
В конце концов - я верю именно в таких них.
А благодаря прописанным тобой мелочам Дженсен редко запоминает дорогу. Джареду нравится отыскивать гладкие камни и запускать «блинчики». В школе он любил астрономию. Дженсен водит так, будто в прошлой жизни был победителем Формулы 1. - Не люблю "Дон Кихота", - Джаред легко пожимает плечами. Дженсен курит. Джаред не любит Париж. верю совсем уж безоговорочно.
Огромное и искреннее спасибо
-
-
20.06.2011 в 21:20-
-
20.06.2011 в 21:41-
-
20.06.2011 в 22:02спасибо!!
-
-
21.06.2011 в 03:29-
-
21.06.2011 в 10:17Я хочу верить, что все так и было!
-
-
21.06.2011 в 10:56Очень здорово
-
-
21.06.2011 в 13:19-
-
21.06.2011 в 13:59очень жаль. если они действительно так живут, но очень похоже, да
-
-
21.06.2011 в 15:55очень грусная история получилась и очень атмосферная. спасибо
-
-
21.06.2011 в 17:19-
-
21.06.2011 в 19:47Очень понравилось!
-
-
22.06.2011 в 13:19-
-
22.06.2011 в 18:07inilisha, спасибо
ollayo, ну, почему же без перспектив?
Зяба-Зяба, солнце, спасибо
~Индиго~, читать дальше
libra299
ryasnaya
Fedel, по-доброму Вам завидую
Malahit, очень рада, что понравилось
Boudreaux Dew, а вдруг?
Erynia, солнце, спасибо огромное
egorowna, спасибо!
Неттл, читать дальше Спасибо
Anarda, спасибо
~*roxy*~, спасибо огромное, солнце
Ampara, спасибо!
Loks, роудтрип - несбыточная пока мечта
-
-
23.06.2011 в 01:38-
-
27.06.2011 в 21:09-
-
27.06.2011 в 22:55-
-
02.07.2011 в 19:45чух пернатый, спасибо огромное
reda_79, спасибо
-
-
15.07.2011 в 15:03спасибо автору за красивую и трогательную историю.
-
-
01.02.2012 в 17:45-
-
01.02.2012 в 18:19Жемчужный Дар, спасибо огромное
-
-
10.02.2012 в 19:32-
-
10.02.2012 в 19:41-
-
22.03.2012 в 22:30