Название:
Трагикомический фарс в трёх действиях с антрактом и эпилогомАвтор:
80 миль в часБета:
Mavis ClaireПейринг: Дженсен/Джаред.
Рейтинг: все NC-17
Саммари: Джаред никак не привыкнет к ванкуверским зимам, ужасающе-влажным, с густым туманом по утрам, из-за которого пробежки с псами превращаются в пытку, не хватает дыхания, будто вся слизистая носа мгновенно закрывается плотной тряпкой из арсенала Винчестеров: хлороформ, святая вода, кислота и соль.
Предупреждение: очень сомнительный даб-кон и дикий шмуп.
Примечание: написано на
Winter Jam на тему «До самой смерти».
читать дальшеОсень в этом году затягивается, уже начало декабря, а снега в Ванкувере и близко нет. Деревья стоят жёлтые и красные, океанский ветер рвёт листья, закручивая игрушечные смерчи на односторонних узких улицах, холодно, но даже дождь не идёт. Неувядающая красота, - думается Джареду. Он рад отсутствию снега, опозданию зимы, этому обманчивому югу на севере. Если в правильном месте закрыть глаза, то можно убедить себя в том, что ты внизу, в Калифорнии, и осень, как и положено в Калифорнии, плавно перетечёт в весну, и можно будет не вытаскивать из шкафа парку и не менять кеды на ботинки с толстой каучуковой подошвой.
Джаред никак не привыкнет к ванкуверским зимам, ужасающе-влажным, с густым туманом по утрам, из-за которого пробежки с псами превращаются в пытку, не хватает дыхания, будто вся слизистая носа мгновенно закрывается плотной тряпкой из арсенала Винчестеров: хлороформ, святая вода, кислота и соль. Он вроде бы и не мёрзнет так сильно, как Дженсен, но от пробирающей до костей влажности не спасают ни пуховые дутые куртки, ни обогреватели, гонящие сухой и жаркий воздух по переулкам съёмочной площадки.
Оскар тянет поводок, глухо рыча на промелькнувшую белку. Сэди останавливается и вежливо пережидает, пока Джаред справится с неугомонным псом Дженсена. Оскар тоже плохо переносит Ванкувер, ему то жарко, то холодно, он вечно просит пить и страдает в дальнем углу трейлера, где неизменные семьдесят и всегда сухо. Джаред сочувствует ему, как никто другой.
- Потерпи, приятель. Ещё недельку и вернёшься себе домой, к своей любимой мамочке.
Сочувствует и завидует.
Оскар, наконец, успокаивается, и Джаред бежит дальше. Листья под ногами должны приятно шуршать и легко взмывать в воздух, но вместо этого они лежат глухо, плоские, хлюпающие под ногами, набравшие океанской соли из ветра, побелевшие по краям. Джаред беспомощно погребает их носком кроссовка, - без толку. Лежат себе и лежат.
В парке, несмотря на раннее время, много людей, ещё больше собак, всех пород и размеров. Они прыгают между неосыпающимися деревьями, зарываются в листья. Высоченный датский дог пьёт воду из озера, пока его хозяин возится со своим Блекберри.
Джаред останавливается возле первой свободной скамейки и отстёгивает поводки. Оскар срывается с места – неостриженный рыжий медведь, Сэди трусцой бежит за ним.
Джаред мечтает об окончании Сверхъестественного. Он надеялся, что сериал закончится после пятого сезона, и когда контракт предложили продлить, да ещё и на два года, он едва не бросил всё к чёртовой матери. Они тогда здорово посрались с Дженсеном, который свой подписал, не задумываясь, почти не поинтересовавшись мнением Джареда. Буркнул между дублями – а что тут думать, мол – и укатил в трейлер, виляя на крошечном байке между осветителями и ассистентами
Джаред в тот вечер улетел в Сан Антон, сорвав съёмки эпизода, получил солидный штраф, но ему было посрать. Он три дня пил с Майком, заливая разочарование и страх перед рутиной двух последующих канадских зим. Дженсен звонил ему реже, чем звонил Дэн, но чаще, чем звонили представители Уорнеров, из чего Джаред сделал вывод, что его зад прикрыт. Он тогда был бы, наверное, счастлив, если бы его уволили, если бы Сверхъестественное закрыли, и появился бы официальный повод вернуться домой, оказаться миллионным по счёту безработным в Лос-Анджелесе.
Тогда он был готов даже разойтись с Дженсеном, потому что Ванкувер казался жвачкой, прилипшей к подошве ботинка, и Дженсен, появившийся вместе с Дин и Сэмом, должен был, как считал Джаред, вместе с ними и уйти.
В те четыре дня он успел трахнуть совершенно ему не свойственную коротконогую блондинку. Секс в туалете бара казался ему гениальной иллюстрацией бунта, он даже записал её номер в телефон, но на утро забыл, под каким именем.
Он вернулся в Ванкувер в понедельник, поджав хвост. Выплатил штраф, как законопослушный ссыкливый гражданин, извинился перед съёмочной группой и Женевьев, перед которой не было особого смысла извиняться – не за что было. Дженсен пресёк попытку разговора, пожав одним плечом.
- Твоё личное дело, чувак.
Они расстались тогда на три месяца.
Сидя на лавке в парке, Джаред вытирает лицо о плечо и пьёт воду, так же жадно, как и бестолковый датский дог. Сейчас, спустя два года, он может позволить себе назвать те три месяца проверкой характера или его собственной эмоциональной революцией. Он тогда мял себя изнутри, как ком теста, получались самые разнообразные фигуры, но ни одна из них не нравилась Джареду Падалеки. Ни одна из них на него не походила. А использовать старую, как оказалось, он уже не мог.
Он мог выбрать, конечно, даже тогда, после штрафа и извинений, возможность разорвать контракт и уйти после пятого, оставив Дженсена и Дина расхлёбывать теоретический шестой сезон. Джаред представлял себе, как забывает расписание рейсов между Ванкувером и Лос-Анджелесом. Как продаёт слишком открытый дом в мексиканском стиле, купленный в ту же неделю, когда они с Женевьев подписали контракт. Как он откладывает свадьбу, сначала – на лето. Потом на следующий год, потом – на неопределённое, заоблачное «попозже». Он знает, что не расстался бы с Женевьев даже расставшись с требовательными Уорнерами, не столько из-за приятного голливудского удобства, сколько из-за отца.
Джаред до сих пор иногда устраивает себе сеанс альтернативной истории, возвращаясь в то теоретическое лето свободы – без обязательств, с одними только перспективами молодого и высокого белого гетеросексуала, которому ещё нет и тридцати. Он был бы королём мира.
- Я был бы королём, - шепчет Джаред, пробуя, как складываются из звуков слова – упущенные возможности. Болтающиеся вокруг собаки не обращают на него внимания.
Телефон в кармане жилетки мягко вибрирует – раз-два-три, и ещё раз – раз-два-три. Джаред вытаскивает трубку и, не глядя на номер на экрана, говорит:
- Не спится в субботу?
- Иди ты.
Голос Дженсена не разделяет даже два коротких слова, рычит на низких оборотах джаредового Корвета, и от него становится до одури уютно. Джаред чувствует, как улыбка тянет рот в разные стороны, как проявляются ямочки на щеках.
- Чего хочешь, тело?
- Ты давно ушёл? – мычит Дженсен в ответ. Джаред вслушивается в звуки вокруг Дженсена. Вертится ли он на постели так, как вертится всегда, когда просыпается: переворачивается с живота на бок, чешет предплечье о простыню, облизывает пересохшие за ночь губы, закутывается в одеяло, сгибая одну ногу в колене.
Он представляет себе, как устраивается возле этой согнутой ноги, как Дженсен хмуро смотрит ещё не сфокусированным взглядом, как Джаред нажимает на колено, раскрывая его, как Дженсен хрипло вскрикивает, потому что рука холодная с улицы.
- Час назад. - Оскар будто слышит знакомый голос, подскакивает и лает, танцуя вокруг на мохнатых задних лапах. – Тут с тобой поговорить хотят, дать трубку?
Дженсен смеётся, тепло и шершаво.
- Передай ему, что я его тоже люблю, но ноги он будет мыть сам.
- То есть, с моей помощью.
- В точку. Джаред?
- Ммм?
Джаред смотрит, как спохватывается хозяин дога, обрывая собачий беспредел коротким отчаянным окриком. Пёс отскакивает от воды, как ошпаренный и поджимает хвост, пряча взгляд в землю. Выглядит это комично, собака ростом с Сэнди и весит раза в полтора больше, чем она. Похоже, водное хулиганство за псом замечено не в первый раз.
- Ты на юг не летишь на этих выходных?
- Нет, а что?
- А жена к тебе…
- Нет, - обрезает Джаред чуть резче, чем хотелось бы. – Она была в прошлом месяце, забыл? Чаще пока не нужно.
- Ну да, - говорит Дженсен после паузы. – Да. С ребёнком летать нежелательно.
Джаред коротко фыркает, отпихивая ногой неугомонного Оскара.
- Ты бы хоть книжку какую-то почитал. Чтобы не опозориться в самый неподходящий момент, - предлагает он.
- Короче, - стонет Дженсен в трубку, слышен неопределённый шелест постели, от которого у Джареда разгорается кровь. – Веди домой свою кодлу. Хватит там мёрзнуть.
Джаред вернулся к Дженсену три месяца спустя. Дженсен сделал вид, что перерыва между ними и не было.
Дженсен тех времён выказал внезапный и неожиданный для Джареда похуизм. Он широко улыбался, похлопывал Джареда по плечу или, нагло скалясь, опускался на колени, что, правда, действовало, пусть и на короткое время. На все джаредовы метания он отвечал только одной фразой: всё утрясётся, чувак, поверь мне. Только не нервничай, всё утрясётся.
Джаред отлично помнит, как тогда он орал, носился по дому, сбрасывая вещи в расставленные по всем комнатам картонные коробки, и извергался ненавистью. Дата переезда в раздельные квартиры прыгала по их расписанию, как насекомое. То завтра, то через неделю, потом вдруг звонил Клиф и говорил, что собраться нужно прямо сейчас, что машина будет ждать их через пятнадцать минут, и опаздывать нельзя.
- Всё нормально, Джей, - сказал Дженсен, напяливая кепку. В руке он держал лёгкую сумку, истоптанные кеды разваливались ровно по швам. – Разберёмся.
Джаред врезал ему в челюсть, повалил на пол, и успел укусить за подбородок, прежде чем Дженсен опомнился и дал сдачи.
Самое смешное, что возились они молча, не ругаясь, как того хотелось изначально Джареду, не издавая ни звука, только дышали громко и тяжело. Джаред получил два хороших локтя в печень, дал сдачи пяткой по почкам, едва не вывихнул плечо и увесисто заехал коленом в рёбра, хотя честно целился в пах. У Дженсена изо рта текла кровь, глаза были бешеные, и когда Джаред неожиданно очутился на животе, с узлом спутанными под задницей джинсами, он понял, что настал его судный день.
Только тогда, когда Дженсен вставил ему, смазав собственной кровью, он начал говорить.
- Получил, что хотел, Падалеки? Давно уже напрашивался, истеричка. Что тебе не нравится, что?
Джаред орал, пытаясь выкрутиться, от чего становилось только больнее. Дженсен прижимал его к полу всем телом и почти не двигался, но внутри распирало так, будто Дженсен вставил в него руку.
- Давай, Джей, - Дженсен был горячий, весь, кровь капала Джареду за ухо и стекала по шее, собираясь тёмным пятном на полу. – Подёргайся ещё. Чтобы я мог выебать из тебя всю дурь. Давай. Давай.
У Джареда перед глазами прыгал узор на плитке – коричневые и белые цветы, задница горела, выкрученная рука ныла, как на погоду. Член позорно стоял, наверное, обманутый голосом Дженсена. Эклз чуть двинулся и засмеялся довольно, когда Джаред выгнул спину с совершенно противоположным результатом.
- Вот так, сучечка моя.
Дженсен кончил, перевернул Джареда на спину и отдрочил красной от крови рукой, второй продолжая вжимать его в пол, Джаред матерился и подмахивал. Они перемазались с ног до голов, Джаред был уверен, что у него выбит клык, а Дженсен сплёвывал розовым на белый ковёр.
- Легче тебе? – заботливо спросил Дженсен, подтягивая джинсы из неудобного положения. – Успокоился?
Он звучал, как обычно: равнодушно-небрежным тоном, вроде бы как ничего не изменилось за эти пятнадцать минут.
- Думаешь, изнасилование избавило меня от проблемы жизненного выбора?
Дженсен бесцеремонно провёл пальцами по джаредовой растраханной заднице.
- Всё познаётся в сравнении.
- Я могу подать на тебя в суд.
Дженсен легко поцеловал Джареда в живот. На лбу у него осталась грязная полоса от кепки.
- Подашь, как переедем отсюда. Я не буду отрицать свою вину, Джаред. Честное слово.
***
- С понедельника обещают снег, - первое, что говорит Дженсен, когда Джаред заходит в квартиру.
- Не может быть!
- И потепление, - добавляет Дженсен, ухмыляясь.
- Блядь, какая же ты сука, - стонет Джаред и бросает поводки на пол. Он устал безбожно, будто первый раз в жизни бегал с двумя огромными собаками по осеннему Ванкуверу, где воздух можно пить с трубочкой.
- Знал, что ты оценишь.
- Ёбаная Канада, честное слово. Как специально.
- Хотят тебя выжить отсюда, звезда.
Джаред ползёт на кухню, подцепив пальцами ног поводок Сэди. Она, конечно же, послушно идёт за ним, а Оскар, как самое стадное животное в этом хлеву, вьётся следом.
Их субботнее утро повторяется из недели в неделю, налаженная схема, изменения в которую вносят только редкие полеты в Элэй или такие же редкие появления жён. Даннил прилетает, как правило, в пятницу вечером, не дожидаясь возвращения Дженсена со съёмок, и устраивается во второй, свободной квартире. Они гуляют всю ночь, иногда втроём, чаще Джаред оставляет их в какой-то момент и возвращается домой. Ему не хочется вмешиваться в дружбу Эклза с его женой. Когда же в Ванк прилетает Женевьев, Дженсен даже не удосуживается изобразить вежливый интерес.
Отношение Дженсена к Женевьев необьяснимее ванкуверской погоды. Рядом с ней он делает вежливое лицо только на публичных мероприятиях, улыбается своей роскошной вымученной улыбкой и держится вполоборота, отодвигаясь боком – подальше от неё, если возможно – поближе к Джареду.
- Да что с ней не так, скажи мне? – спрашивал однажды после очередного обязательного мероприятия Джаред, выпутываясь из пиджака.
- Я не обязан её любить, Падалеки, - отрезал Дженсен. Он стоял к Джареду спиной, видно было, как кисти натягивают карманы штанов. – Это твоя работа.
- Не любить…
- Неважно. Жена же твоя, не моя.
- Ты бы свою хоть любил, - закипел Джаред. Они тяжело переживали обоюдные свадьбы, как-то странно, не до и не после, а уже постфактум, когда всплывала тупая и бессмысленная ревность к таким удобным ранее женщинам: милой остроязыкой подружке Даннил и весёлой и немного теряющейся на людях Женевьев.
Спасал их секс. Джаред довольно скалится, вспоминая, сколько они трахались в первые после свадеб недели. Как Дженсен не выпускал Джареда из кровати, и пару раз – Джаред переступает с ноги на ногу, чтобы поудобнее устроить в штанах член – пару раз привязывал к ножкам, растянув его по кровати, как резиновую куклу. Вторую свадьбу Джаред едва не сорвал. Он закрыл жениха в туалете отеля, связал ему руки его же ремнём и вытрахал так, что своё «да» Дженсен не сказал, а каркнул, вызвав раздражённую улыбку на лице Донны.
Они вдалбывали, вгрызали, впихивали друг в друга своё раздражение из-за принятых ради других людей решений. То первое, ритуальное, как называл его Джаред, изнасилование, не бывшее, понятное дело, никаким изнасилованием, будто открыло шлюзы. Редкий секс теперь обходился без крови, у Джареда не сходили багровые круги от зубов на плечах, Дженсен часто и вовсе отказывался садиться на свой именной стул.
Только так они не возненавидели друг друга, не разбежались, разорвав пополам свою работу и все публичные старания, которые теперь выкатывались Джареду круглым животом его жены и очередной порцией ремня по и без того истерзанной заднице.
Джаред готов был спать с Женевьев. Сама мысль об искусственном оплодотворении вызывала у него брезгливое отвращение, с удивительно чёткой картинкой: как он вставляет член в немытую пробирку, и та высасывает из него сперму, больно стискивая под головкой стеклянным горлом.
Но Дженсен упёрся витым рогом.
- Нет. Нет и всё. Я даже слышать об этом не хочу. Свадьба для публики – это одно, секс с женой – это другое.
- Ты хоть понимаешь, как это звучит? – отшучивался Джаред, но Дженсен был непреклонен.
- Представь себе, что я начну трахаться с Даннил по дружбе? Пока ты демонстрируешь свою правильную крошечную женскую жену отцу. Или, например, когда я приезжаю в Элей, чтобы пройтись перед камерами в положенных местах. Буду везти её из клуба не домой, а к себе, и неторопливо трахать на нашей кровати. М? Как тебе? Ты не против, будущий отец?
Джаред решил представить себе перечисленное во всех неприглядных подробностях, от чего его едва не вывернуло только что выпитым кофе на пол машины. Дженсен криво улыбнулся, и тема закрылась сама собой, по дороге между квартирой и трейлером.
Естественно, никакая пробирка ему не отсасывала. Вся процедура прошла быстрее, чем еженедельная стрижка, так же безболезненно и легко. Только с медсестрой, выдавшей Джареду пластиковый стаканчик, не хотелось перешучиваться по поводу плохой погоды.
Дженсен сразу позвонил и предложил помочь. Прозвучало грязно, пробило Джареда до самого кончика члена. У него моментально встал, а подонок Дженсен будто увидел это собственными глазами и заржал. Трубку не бросил, продолжал комментировать каждое движение джаредового кулака, своими густыми и грубыми «детка» и «вот так» довёл Джареда до самого быстрого и стыдного оргазма, который только помнился.
- Ты тоже поучаствовал, - вытянул, когда смог, наконец, Джаред, накрывая стаканчик крышкой. – Папочка.
Только Дженсен мог превратить процесс сдачи спермы в унизительно-порнографическое воспоминание. Сейчас Джаред чувствует то же самое. Стыдно и стоит.
- Покажи, что там у тебя, - просит Дженсен, наклонившись через подлокотник складного стула. От него пахнет тональным кремом и кофе.
Джаред протягивает телефон, на экране – фотография Женевьев, задравшей футболку. Выпуклый смуглый живот, круглый край груди, локоть с царапиной. Внутри этой простой физиологической конструкции растёт джаредов сын. Они уже знают, что сын, но Женевьев не позволяет предлагать ей варианты имён. Этим они развлекаются вдвоём с Дженсеном, ночью, лёжа на спине, глядя в невидимый в темноте потолок, перебирают возможное и невозможное.
- Мать и дитя, - говорит Джаред, поглаживая большим пальцем живот. Телефон, не очень понимая его намерения, крутит фотографию, то по часовой стрелке, то против.
- Как он быстро растёт, - удивляется Дженсен. Он останавливает палец Джареда, вглядывается, щурясь. Привычка осталась у него ещё с тех времён, когда он плохо видел.
- Уже совсем скоро, - кивает головой Джаред. – Боже, чувак, уже совсем скоро я стану отцом.
Дженсен поднимает голову и улыбается. В его глазах – детское нетерпение. Он хотел ребёнка куда больше Джареда, но Даннил – не Женевьев, у них с Дженсеном другой договор и совсем другой расчёт.
- Он будет совсем, как ты. Такой же непоседливый и вонючий.
- Эй! Не смей обижать моего сына, придурок!
- И лохматый.
- И неуклюжий, - подхватывает Джим, усаживаясь на соседнее с Джаредом сиденье. – Не переживай, Джаред, ты, как его увидишь, сразу поймёшь, чей ребёнок.
- Да я вроде как и не сомневаюсь, - удивляется Джаред.
- А, может, стоило бы? – искрит глазами Дженсен. – Меня иногда пробивает на брюнеточек.
Они ломают стулья, и Джимов тоже, хотя самому Джиму повезло отскочить. После штрафа и выговора – надцатого за последний месяц – они возвращаются к съёмкам. Дженсен иногда ухмыляется сам себе, и Джаред чувствует, как его отпускает: нетерпение, раздражение и тоска.
- Иногда мне кажется, что ничего вокруг не происходит, - жалуется сидящий на полу Дженсен.
Это его первые за последний час слова. Он колупает гитару весь вечер пятницы, не играет, а бренчит, будто пытается поймать мелодию за хвост, но она для него слишком быстрая.
- В каком это смысле? - вскидывает руку Джаред.
- В прямом. Ничего. Каждый день одно и то же. Винчестеры, выпивка, поехал домой на выходные. С понедельника повторить. И так семь лет подряд.
- А всякая мелочёвка типа свадьбы и ребёнка не считается?
- От них так кажется ещё сильнее.
Джаред задумывается.
- А то, что семь лет назад меня не было?
Дженсен наигрывает бессмысленный, но звучный аккорд.
- Ты, Джаред, был всегда.
Они – будто в яме. Сверху небо, в котором шевелятся, плывут и тают облака, их крутит ветром в узлы и волны. А на дне – пусто и тихо, ровно до тошноты, не за что взгляду зацепиться. Они держатся друг за друга, сидят и ждут. Мама бы сказала, что они ждут рождения ребёнка, что это – естественно, но Джаред помнит – яма началась задолго до того, как они с Дженсеном приняли ещё одно решение. Возможно, ребёнок и показался им выходом из ямы, ступеньками наверх, туда, где ветер.
Джаред бы сейчас отдал любые деньги за новую роль. Любую, господи, хоть в рекламе Мэйсиз или Пепси, только чтобы сменить обстановку, переключиться, заполнить новые ячейки в голове, потому что две используемые – Сэм Винчестер и Джаред Падалеки, счастливый будущий отец – от частого использования стали жирными и липкими. Он потому и мечтал о профессии актёра, чтобы меняться, примерять на себя разных людей, ощущать чужие жизни, но не входить в них невозвратно. И сейчас, когда, казалось, он и не сможет отделить Сэма от себя, Джаред сходил с ума, как собака в приюте, привыкшая бегать на свободе, но вынужденная сидеть в клетке девять на девять.
- Послушай, - умоляет Джаред, - послушай, Дженс. Сейчас моя очередь хандрить.
- По расписанию?
- Да, - кивает головой Джаред и скатывается с дивана, откладывает гитару и устраивается головой у Дженсена на коленях. – Месяц Падалечьего Нытья. По прогнозам – влажно, противно и хлипко.
Секс получается долгим и вязким, как Месяц Падалечьего Нытья. Дженсен тихо стонет и грызет рот, пока Джаред трахает его, поглаживая мошонку. Кончает он неожиданно, исподтишка, просто округляет глаза, словно сам испугался, и вздрагивает всем телом.
- Ох, блядь, блядь.
У него скользкий, огромный искусанный рот, и Джаред кричит в него, когда кончает сам.
Конечно, всё не настолько плохо, как ему кажется. Они с Дженсеном работают, работают вместе, живут вместе, несмотря на шпионские неудобства с вселениями жён на выходные. Они состоятельны, у них скоро будет ребёнок. Джаред не знает, что ещё перечислить, чтобы убедить себя – он должен быть счастлив, доволен своим существованием, как доволен бреющийся сейчас Дженсен. Белая пена падает в раковину, Дженсен шевелит ртом, удобно устраивая губы под лезвие. На нём серые боксеры и джаредовы шлёпки. Оставшийся без обуви Джаред стоит босой и мечтает о лишнем выходном и десяти часах сна. Чарли называет его королевой драмы.
- Как ты можешь быть настолько спокойным?
- Ты хочешь, чтобы я в истерике бегал по дому и размахивал руками? – Пятно пены падает на пол, Дженсен затирает его шлёпанцем.
- Неужели тебе не хочется?
- Я уже вчера выплеснул лишнее, - пожимает плечами Дженсен. Глаза у него лживые-лживые.
Джаред отпихивает Дженсена бедром.
- А я – нет.
- Мне надоело замазывать синяки, Падалеки.
- И задницу лечить, - улыбается все-таки своему отражению Джаред.
- Задницу чаще залечиваешь ты.
- Будем считать?
В этот раз они обходятся без насилия. Джаред одевает куртку Сэма, уведенную вчера со съёмочной площадки. Дженсен натягивает вязаную шапочку и вставляет наушники. В машине они засыпают друг на друге – голова на голове, сквозь сон до Джареда доносится смутное кантри из эклзовских ракушек.
Клиф будит их, открывая окно. В лицо бьёт холодный воздух и…
- Эй, смотри-ка, - смеётся Джаред.
На улице идёт снег, крупный, как хлопья пены, оставшиеся в раковине. Парадоксально, но сразу становится теплее.
Страдания Винчестеров подогревают страдания Джареда. Дженсен устал не меньше Дина, но он перенял от своего персонажа эмоциональную истощённость, перестал быть восприимчивым, каким он был ещё пару лет назад. Джаред подозревает, что Эклза одолела его фирменная лень, и он позволил себе расслабиться, превратить работу в автоматизированную рутину. Это, в принципе, тоже способ, может, даже поэффективнее тех истерик, что случаются с Джаредом через день. Но такой Дженсен пугает Джареда. Он стал слишком отстранённым, слишком безразличным.
- Ты не человек, а гусеница, - заявляет он. Это – между дублями, вокруг них порхает гримёрша с кисточкой, сзади держат не зонт даже, а навес натянутый на трубах, чтобы защитить их фарфоровые лица и бумажную одежду от тяжёлого снега. Дженсен перебирает губами, зазубривая только что изменённый звонком сценаристов текст.
- Я, - говорит Дженсен в паузах между своими словами, Джаред видит, как он отсчитывает темпоритм, пальцами по бедру, - куколка. Я закуклился на зиму.
Дженсен повторяется, когда он рассеян или сосредоточен на чём-то другом, не на разговоре. Старые слова позволяют поддерживать беседу, не слишком напрягая мозг. Джаред гордится своей внимательностью и способностью анализировать всё, что касается Дженсена.
- Ты всё же гусеница. Ползаешь и молчишь.
- Я говорю.
- Раз, два, три, раз, два, три.
- Не сбивай меня, Падалеки, - шипит Дженсен, и тут режиссёр даёт команду. Они запарывают первый дубль, потому что Дженсену не удаётся соотнести реплику и движение, простой перебор руками по столу, открыть лэптоп, выглянуть из-за экрана и постучать костяшками пальцев по дереву.
Они пробуют второй раз, теперь Дженсен портит дубль намеренно, имитируя, будто бы он увлёкся изображением на экране. Джаред ржёт, сгибаясь над столом. Дженсен выпучивает глаза, режиссёр орёт на них, всё начинается сначала.
Между шестым и седьмым дублем, когда уже даже обычно невозмутимые операторы трясутся от хохота, Дженсен подмигивает Джареду:
- Вечером поедем кое-куда, не пропадай.
- Куда? – загорается Джаред, но Дженсен уже отвернулся. Он продолжает дирижировать безумием, от куколки ни осталось и следа.
Дженсен будит его посреди ночи молчаливым и целеустремлённым движением – языком по спине от шеи и почти до самого копчика. Пару раз он останавливается, чтобы набрать в рот слюны, и потом продолжает, влажно и шершаво. Джаред от неожиданности успевает только крякнуть.
- Тихо, - отрывается Дженсен.
Джаред, конечно, не слушается.
- Что ты…
Рука заползает Джареду между ног, грубо оттягивает в сторону мошонку, чтобы не мешала. Сухим пальцем вдавливается во вход.
Пару дней назад Дженсен порезал большой палец, по-идиотски, о бумагу, и потом за день растеребил царапину так, что вечером из тонкой линии у него получилась растрёпанная рваная кожа, обгрызенная неровно, грязно-кровавая и толстая. Дженсен обрезал всё, что торчало, в результате вышел почти шрам. Края подсохли и страшно царапались. Дженсен цеплялся ими за всё подряд и страшно бесился, грозясь отрезать себе палец, лишь бы не мешало. Норм смеялся, что, мол, мачизм зашкаливает, и что Дженсену пора уже сняться в вестерне в роли суперкрутого ковбоя, который готов отрезать себе палец, лишь бы ему не мешал курить и стрелять индейцев.
Сейчас этот палец царапает Джареду тонкую кожу, хочется отдёрнуться и в тоже время подставиться под язык, который явно стремится к определённому месту. Джаред сжимается и раскрывается, чувствуя, что сейчас кончит от интенсивного, непрекращающегося давления, не успев проснуться, не успев даже вдохнуть.
Он орёт в подушку, и Дженсен останавливается.
- Ты чего?
- Сильно, Дженс, о, чёрт, слишком…
Дженсен ёрзает сверху, трётся стояком о внутреннюю сторону джаредового колена. Он тяжёлый, нога онемела, но за возбуждением – резким, как незажившая царапина – Джаред не хочет чувствовать ничего лишнего. Влажная головка члена щекочет, Джаред против воли подсмеивается.
- Неженка, - в голосе Дженсена – едва слышная ласка. – Ни дотронуться, ни пощекотать.
Джаред прогибается в спине, показывая, насколько он не неженка. Палец проскальзывает внутрь, насухо. Жёстко, тянет, но так хорошо, что он стонет протяжно. Ему хочется видеть Дженсена, потому что ощущение одних рук - одного голоса, без лица - трогает Джареда за внутренности.
Дженсен выдыхает тёплым воздухом там, где зажат его палец, прикасается к собственной костяшке губами, ещё немного, и он начинает целовать Джареда. Не вылизывать, не вставлять ему язык, а целовать. Будто нашёл второй джаредов рот.
Джаред тащится от римминга, как кот от валерьянки. Он начинает кричать от первого прикосновения. Но сейчас происходит что-то другое, новое, небывалое раньше. Дженсен гладит его губами, втягивает тонкий край кожи, прижимается ртом и замирает. Джаред не двигается, не дышит, пытаясь понять, что он чувствует, что с ним, блядь, сейчас делают.
- Ты как, - задыхается он, - как будто я на алтаре.
Дженсен замирает.
- Поклонение Падалеки? – спрашивает он сухо. Когда Дженсен говорит, его губы прикасаются ко входу Джареда короткими маленькими поцелуями.
- Не сотвори себе кумира, - вспоминает Джаред.
- Не прелюбодействуй, - шепчет Дженсен, и вдруг получается, что у них не просто секс.
- Не возлюби, - начинает он.
- Возлюби, - фыркает Дженсен, - возлюби, Джаред.
Наконец, он втрахивает язык в Джареда, длинно, сладко, одним долгим движением, одновременно высвобождая палец.
- Повернись только, - просит Джаред, сомневаясь, правда, слышно ли его. Он говорит, скорее, себе, в согнутую руку или в подушку. Но Дженсен разбирает или догадывается, переворачивает Джареда за бедро.
Первое, что видит Джаред – это влажный яркий дженсенов рот.
- Как пончик в розовой глазури, - восхищённо шепчет Джаред. Дженсен прищуривается, потом наклоняется и обхватывает головку джаредового члена губами, щекочет кончиком языка под щелью.
И отпускает.
- А так твой пончик умеет?
- Дженсен, Дженсен, - стонет Джаред. Он – в дюймах от оргазма, ещё один вот такой вот раз, и весь этот роскошный порнографический рот будет залит его, джаредовой спермой. Но Дженсен кривится довольно и взмахивает рукой, ноги, мол, задери.
- Не спеши только, - говорит он. У него сосредоточенный вид, будто он собирает паззл или читает биржевую сводку. Джаред подхватывает ноги под коленями и подтягивает их к груди. Вход сжимается от одной мысли, как он выставлен сейчас на обозрение. Бери не хочу.
Дженсен берёт – медленным, ровным движением вставляет, упираясь бёдрами в задницу Джареда. Его так много в таком положении, член достаёт глубоко, и Джаред никак не привыкнет к этой заполненности, тягучему давлению внутри себя и острым вспышкам возбуждения, сжимающим его вокруг Дженсена.
- Дрочи, - неровно выдыхает Дженсен, он уже растерян и расфокусирован, взгляд пустой, внутрь себя, а шея покраснела от напряжения. Он почти готов, как и Джаред.
- Завёлся от своего языка в моей заднице? – хрипит Джаред и вскрикивает, когда Дженсен толкается, вкладывая в движение всю инерцию тела. – О, блядь.
Они трахаются мучительно медленно, Дженсен не смотрит на Джареда, но держит его за плечи, крепко, до оставшихся потом следов, и говорит постоянно, о том, какой Джаред горячий там внутри, сладкий, как будто Дженсен ебёт его в первый раз, и как каждый раз у Дженсена срывает крышу от такого Джареда – распяленного и беспомощного на дженсеновом члене.
Джаред дрочит себе сам, не полагаясь на помощь. Его сжимает всего, и от ощущений, и от потока слов, истекающего из Дженсена. Он представляет себе, как в следующий раз попросит Дженсена, чтобы он сам держал ноги, чтобы Джаред ничего не делал, только лежал, и, блядь, блядь.
- Сейчас, - говорит Дженсен, не приказывает, а предупреждает, но Джареда срывает, как по команде. У него закатываются глаза, по спине скатывается судорога, член сжимается, а потом раскручивает всё тело, на пальцы вытекает сперма. Сверху сдавлено стонет Дженсен, он всегда кончает тихо, едва издав звук, но долго, подрагивая ещё через несколько минут, и превратившийся в медузу после оргазма Джаред любит ловить эти отголоски. Дженсен называет это «догоняться».
Джаред тянется за стаканом воды, стоящим на спинке кровати, пьёт, две струйки стекают на грудь. Дженсен растирает ладонью воду.
- Псина.
Джаред согласно кивает головой, от чего вода проливается ещё сильнее. Дженсен отбирает у него стакан и допивает оставшееся, аккуратно, не оставив ни капли.
- Куда мы завтра идём? – наконец, собирается с силами Джаред.
Дженсен смотрит на него длинно. В темноте у него не лицо, а страница из комикса: чёрно-белые треугольники и круги. Джаред вдруг думает, что если бы сейчас ослеп, он бы всё равно наизусть знал бы, как выглядит Дженсен – после секса, в темноте или под самым ярким солнцем, улыбающийся или раздражённый, злой или довольный. Любой.
- Псина, - повторяет Дженсен и укладывается спать, привычно широко, на живот, подобрав под себя одну ногу. Рукой он накрывает то место на груди Джареда, где у Сэма выбита татуировка.
***
Дженсен сидит у него за спиной, Джаред чувствует неровное дыхание в шею. Неровное, потому что нервничает, сукин сын, ждёт удара в челюсть. По-хорошему, стоило бы, стоило. Джаред ещё и сам не уверен, что не развернётся и не вмажет. Тем более, что его раздражение не выплескивалось уже давно.
- Её тут называют Эвелин, - негромко сообщает Дженсен. – Не знаю, какое-то, по-моему, девчачье имя.
Джаред фыркает.
- Неудивительно. Она и есть девочка.
Эвелин – это перепуганная сучка боксёра с отгрызенным ухом и несчастными чёрными глазами. Она припадает на передние ноги и поскуливает, вжавшись задом в стенку вольера. Но Джаред видит, как неуверенно шевелится её обрубок хвоста. У него уже затекли ноги от сидения на корточках, Дженсен, не церемонясь, уселся на пол, разбросав ноги вокруг скрюченного Джареда.
Они тут уже полчаса, за это время Джаред почти ничего не сказал. Он сидит и смотрит на Эвелин, пытаясь завоевать доверие.
Собака так и не сделала ни одного движения в его сторону, она только поднимает и опускает голову, избегает смотреть Джареду в глаза. Из-за этого у него разовьётся косоглазие, он смотрит в точку над её головой, иногда позволяя себе скользнуть взглядом по коричневому боку, порезанному лысыми серыми шрамами.
- Только не говори мне, что с ней делали до приюта. Я знаю, что ты знаешь.
- Какая тебе разница? – откликается Дженсен в своей манере. – Уже прошло.
- Теперь бы её только расшевелить, - бормочет Джаред себе под нос и осторожно протягивает раскрытую ладонь к решётке клетки. Эвелин прижимает оставшееся ухо к голове и скалит зубы. Не издавая ни звука, что пугает Джареда до дрожи в коленях. Значит, из собаки выбили голос.
Собаки в приютах его всегда боялись. Он уже привык, автоматически втягивает голову, опускает плечи, и, едва представляется возможность – садится на стул или на корточки, чтобы не пугать ростом. Но с Эвелин, похоже, придётся чуть ли не на пол лечь. Когда только Дженсен его подвёл к клетке, Эвелин хрипло заскулила, оборвав звук на середине.
- Она никогда не видела снежного человека, - попытался пошутить Дженсен, но вышло плоско, не смешно.
И вот они сидят. Джаред поглядывает на короткий хвост. Дженсен за ним возится, скользит кедом по полу, иногда шумно вздыхает или чешется. Эвелин косится на них снизу вверх. Обрубок подрагивает слабо. Надежды мало, но она есть.
- Что ты мне предлагаешь, Дженсен? – наконец выдавливает из себя Джаред.
- Предлагаю попробовать.
- У меня ребёнок скоро родится.
Дженсен упирается в него подбородком.
- Он всё равно не будет жить в Ванкувере, по крайней мере, первое время.
- Я не знаю, зачем я на это решился, - говорит Джаред отгрызанному уху.
- Я тоже. Но уже будем, как есть, Джей. Будет у нас маленький Падалеки. Будет Эвелин, если решишься.
- Я не знаю, что сказать, Дженс. Честно.
Дженсен сзади коротко и тихо смеётся, от чего Эвелин поднимает голову. У неё забавное белое пятно на шее, похожее на снеговика.
- Смотри, кажется, ей нравится мой сексуальный голос.
- Она приняла тебя за другого боксёра. – Джаред повторяет хрюкающий смех Дженсена. – За свою сестричку.
- Чего это сестричку? – возмущается Дженсен.
- Потому что я больше, значит, я – кобель, а ты – сучка.
- И здесь, - жалуется Дженсен, - даже здесь ты продолжаешь.
Джаред смеётся тихонько.